«Перезагрузка Грузией»

Поездка в Грузию равносильна перезапуску компьютерной системы. От усталости и потухшего взора не останется и следа, как и от ощущения, что вы достаточно знаете о жизни. Грузия корректирует представления о красоте и вкусе, родственных связях и человеческих отношениях. Ведь не зря многие побывавшие в Сакартвело делят свою жизнь на две части — «до» и «после».

Когда я собиралась в путь, мой трезвый приятель, который много читает, но редко отрывает своё ценное тело от дивана, всячески старался уберечь меня от разочарования. «Куда ты едешь! Чего ты ждёшь! Параджановских двориков, заплетённых виноградом? Горцев в фольклорных одеяниях? Чито-гврито? Опомнись, дитя, везде „Фабрика звёзд“ и кока-кола! Нет давно той Грузии, о которой...»

Признаться, я не дослушала. Той классической патриархальной Грузии, «о которой...», сегодня действительно становится всё меньше. Хватает заброшенных домов на плодородных равнинах и опустевших деревень в горах. На американские деньги переписываются учебники истории, и с ровесниками родителей мне сегодня интересней, чем со своими сверстниками. Глобализация, этот шутовской колпак, ужасно не идёт орлиному грузинскому профилю, но какой смысл говорить о политике? В ней я ничего не смыслю. Зато вижу, что в общем и целом мой приятель не прав. Потому что всё так же серебрятся кахетинские виноградники на фоне горных хребтов, всё так же «нараспашку» встречают гостей, и всё так же центром мироздания для грузина остаётся семья. Здесь по-прежнему боготворят детей, безмерно уважают стариков, живут в одном доме тремя-четырьмя поколениями. Дети постигают смысл пятой заповеди — чти отца и мать — не из нотаций, а из будней собственной семьи, где решающее слово — всегда за дедом, а то и за прадедом. Слова «отчим» и «вторая жена» здесь ещё многим режут слух.

Когда знакомишься с грузинами, почти все задают один вопрос: у тебя мама есть? Часто просят рассказать, какая она, вместе ли живёте, сколько ещё детей. Мать для грузин — святое, об этом они говорят с гордостью и значением. Может, есть доля истины в анекдоте, где говорится, что русский, имея жену и любовницу, всегда больше любит жену, француз — любовницу, а грузин по-настоящему любит только маму. Живописный батоно посреди шумного застолья объяснял мне: «Ты пойми. Если ты оскорбишь мать грузина, он тебя убьёт! И не думай, что он „может убить“. Он убьёт!»

Может, поэтому пожилые грузинки смотрят как-то успокоенно, из самой глубины естества, будто знают что-то, владеют чем-то. И каким-то совершенно естественным в этом антураже кажется фантастическое для меня желание — поселиться в одной из этих хижин на краю Дарьяльского ущелья, родить семерых маленьких генацвале и, качая люльку, тихо напевать: «нанина, нана, нанао»...

Делясь с подругами впечатлением о радушии грузин, я шутила, что «бледнолицей» девушке в Тбилиси достаточно просто спросить дорогу — и всё, считай, ты уже замужем. Барышни слушали «в оба» и смеялись в нужном месте. И вот не прошло и полгода, как подруга Катя, вдвоём с которой мы бороздили просторы Сакартвело, сообщила мне, что выходит замуж. Причём за того самого парня, который в день нашего отъезда показывал ей дорогу.

Сам счастливчик в разгар свадебного застолья, смущаясь и извиняясь за свой русский, поведал свою версию событий. В столь прозаичном месте, как вагон метро, он увидел белокурую незнакомку, тщетно вслушивавшуюся в грузинское «осторожно, двери закрываются» в попытках разобрать название станции. Мужественное сердце горца дрогнуло. Но прежде чем устремиться на помощь, он обратился с молитвой к своему святому покровителю... Общеизвестно, что в грузинском языке нет женского, мужского и среднего родов, потому кульминация прозвучала особенно ярко. «Я просил святого Давида, чтобы он, — тут жених, под дружный смех гостей, кивнул на сияющую невесту, — стал моей женой!».

Главное, как говорил Иосиф Бродский, — это величие замысла. А в таких вопросах, как любовь с первого взгляда, на Кавказе запрягают недолго и едут на всех скоростях. Ни отъезд героини, ни тысячи километров не стали преградой на пути у влюблённого. Ну и святой Давид, очевидно, оказал парню поддержку... Теперь Катерина, сокрушавшаяся о неблагоприятной демографической ситуации Грузии, имеет шанс взять дело в свои руки.

С проявлениями фантастической заботы и участия сталкиваешься в Грузии повсеместно. И дело вовсе не в том, что грузину только дай повод подойти к молодой барышне. Тебе на каждом шагу предлагают помочь и почтенные дамы, и неимоверно красивые дети, и особо полюбившиеся мне персонажи — вездесущие грузинские дедушки, готовые до зари вести разговоры о жизни и смерти. Да и отношение к женскому полу вовсе не так однобоко, как описывают советские анекдоты с бородой. Помню культурный шок в Борисполе, когда мы с подругой последними загрузились в аэробус, набитый юношеской сборной Грузии, кажется, по хоккею. Впечатление уже само по себе довольно бодрящее, но когда пол-автобуса вскочило, чтобы уступить место двум девушкам... Первая мысль была — «мама, сколько же мне лет?!»

Как бы там ни было, страна, где и сегодня женщина вызывает у мужчины непременное желание помочь, поучаствовать, поухаживать и где промежуток между чувством и действием стремится к минус бесконечности, — это совершенно особое место на земле. Возможно, именно туда следует отправлять, как в санаторий, травмированных феминисток. Может, им, уставшим быть «бабами», понравится наконец быть женщинами?

Ещё Грузия лечит красотой. Есть известная легенда о том, что когда Бог раздавал землю всем народам, грузины пировали и всё пропустили. Но Господь так любил этот народ, что когда они всё же с опозданием явились, Он отдал им землю, которую приберёг для Себя. Скромность, конечно, не самая характерная черта грузинского народа, но оснований для гордости за свою родину у них предостаточно. Здесь есть и солнце, и море, и горы, и напоенные чистейшей родниковой водой плодородные поля. Однажды, стоя на вершине горы над Давидо-Гареджийским монастырём, наш новый друг Ираклий возгласил: «Смотрите, у нас даже есть одна настоящая пустыня», — и гордо обвёл рукой окрестности. Мы недоумённо переглянулись: под нами простирались бескрайние зелёные холмы с чистейшими озёрами, на которых стайками паслись кудрявые овечки. «Что вы, пустыня — это камни и песок», — попыталась возразить я. — «Нет, — ответил грузин, — пустыня — там, где ничего нельзя вырастить».

О красоте грузинских храмов можно говорить бесконечно. Если самый древний памятник Киева датируется XII веком, то в Тбилиси, когда ты ограничен во времени, тебе сперва покажут храмы V–VI столетия, а уже потом, если останется время, «более поздние». Грузины стали христианами ещё в те времена, когда полянские князья основывали Киев. Этот мужественный и храбрый народ просвещён женщиной, сестрой великомученика Георгия Победоносца — святой равноапостольной Ниной. Поворотные события грузинской истории происходили во Мцхета — самом сердце Грузии, древней её столице. Здесь, под спудом собора Светицховели, хранится величайшая святыня — хитон Христов. Над Мцхета возвышается храм монастыря Джвари, где томился лермонтовский Мцыри. Отсюда прекрасно видно место, «где, сливаяся, шумят, обнявшись, будто две сестры, струи Арагвы и Куры». Воды Куры (по-грузински Мтквари) — глинистые, жёлтые, тяжёлые, а река Арагви подобна голубому серебру. В час заката здесь здорово читать «Сны о Грузии» Беллы Ахмадулиной и, замерев, наблюдать, как на Мцхета спускается ночь.

Грузия богата редчайшими христианскими реликвиями. Чтоб объехать святые места этой земли, понадобится не одна неделя. Жития грузинских святых не менее увлекательны, чем восточные сказки, с той лишь разницей, что герои и события исторически достоверны. Ещё и сегодня, бродя по горам, можно наткнуться на развалины старинных замков времён царицы Тамар, а можно специально спланировать посещение пещерного города Вардзия, построенного в XII веке легендарной царицей и её отцом Георгием III.

Особый момент терапии — народные песни. О чём поёт душа? О самом главном — о Боге, любви и смерти, о весеннем цвете и сборе урожая. Не говоря уж о знаменитом грузинском многоголосье, от которого подгибаются коленки и в горле надолго застревает ком, пение потрясает одновременностью глубины, простоты и мудрости. Приятным открытием было и то, что молодёжь знает эти песни. Юный тбилисский художник, которого мы за глаза прозвали Пиросманишвили, перевёл мне слова своей любимой песни. «Вселенная цвета сумерек становится всё темней и темней. Что такое наша жизнь? Она выпорхнет, подобно птице. На месте, где стоял наш дом, будет колыхаться трава. Ружьё съест ржавчина, ржавчину — земля, а сердце человеческое — печаль и рана...».

Узнав, что длинное словосочетание «на месте, где стоял дом» в грузинском языке обозначается одним словом, я чрезвычайно воодушевилась. И по приезде в Киев немедленно записалась на курсы грузинского.

Как ни старайся подражать художнику-примитивисту, накладывая быстрые плотные мазки на холст, Грузия не вмещается в полотно одной маленькой статьи. Это тот размах, тот полёт, к которому можно быть причастным только изнутри. Об одной только Кахетии, где название каждого села знакомо по маркам любимого вина — Хванчкара, Алазани, Мукузани... — можно говорить часами. А есть ведь ещё Имеретия, Аджария, Сванетия, Мингрелия... Есть Казбек, «Кавказа царь могучий». По правде говоря, такие поездки не стоит откладывать в долгий ящик, ведь мир меняется, и новости с каждым днём радуют всё меньше. Верю только, что грузины ни на что не разменяют свой главный талант, о котором очень точно сказал уроженец Грузии, философ Мераб Мамардашвили. «У меня всегда было ощущение одного таланта, свойственного пространству, в котором я родился. Я бы назвал это талантом жизни или талантом незаконной радости. Вот нет, казалось бы, никаких причин, чтобы радоваться, а мы устраиваем радостный пир из ничего. И вот эта незаконная радость вопреки всему есть нота того пространства, в котором я родился».

РУБРИКА  ●  НОВОСТИ ГРУЗИИ  ●  ТУРИЗМ